Не изучив еще должным образом теории, я позволял себе заниматься оккультной практикой. В начале 1887 года я лечил одну даму посредством гипноза. Под моим воздействием она засыпала, оставаясь в ясном сознании, и информировала меня о состоянии своих органов и об эффекте, произведенном моим флюидом. Свойственная ей болтливость проявлялась в весьма неожиданных откровениях, которым я до поры не уделял особого внимания.

Но однажды я был поражен уверенным тоном моей "ясновидящей", которая, казалось, находилась в более восприимчивом состоянии, чем обычно.

-- Вы получите письмо с красной гербовой печатью! -- вскричала она так громко, будто это сообщение представляло огромную важность.

-- Вы видите, от кого придет письмо?

-- Оно написано светловолосым молодым человеком с голубыми глазами, который наслышан о вас и желает познакомиться с вами лично. Он будет очень полезен вам, и вы прекрасно поладите.

Я задал еще несколько вопросов, но не получил ни одного вразумительного ответа. Пациентка запиналась, путалась, но в конце концов сказала:

-- Ждите письма. Я ясно вижу и письмо, и красную печать. Оно придет через несколько дней, еще до конца следующей недели.

Заинтригованный, я ждал обещанного письма. Прошла неделя, но я так ничего и не получил. Затем прошли еще две недели, и мне надоело ждать. Я решил, что как только видения моей пациентки перестали касаться ее самой и хода ее лечения, она начала грезить, отдавшись, по обыкновению, во власть своего блуждающего воображения. Вообще говоря, ясность восприятия основывается на том инстинкте, который заставляет больное животное искать траву, способную восстановить его здоровье. Во всяком случае, легче видеть ясно внутри себя, чем извлекать правдивую информацию из внешнего мира, то есть из тех расплывчатых образов, которые захватывает восприимчивое воображение.

Рассуждая подобным образом, я выбросил из головы это предсказание и не вспомнил о нем даже тогда, когда получил письмо с красной гербовой печатью. Не обратив ни малейшего внимания на конверт, я поспешил ознакомиться с его содержимым, которое изменило мою жизнь гораздо сильнее, чем могла себе представить моя разговорчивая пациентка.

Меня приглашал приехать и побеседовать Станислас де Гуайта. Те немногие сведения, которыми я располагал тогда о будущем авторе "Змея Книги Бытия",¹ складывались в образ эрудированного человека, который много лет занимался исследованиями и накопил солидный багаж знаний. Я ожидал, что меня встретит если не пожилой доктор Фауст, то, по крайней мере, писатель-мэтр, уже прошедший более половины жизненного пути. Вообразите мое удивление, когда я увидел, что меня радостно приветствует обаятельный молодой человек лет двадцати шести, в котором не было ни крупицы высокомерия. Я немедленно проникся к нему глубоким расположением. Молодой, светловолосый, голубоглазый, письмо запечатано красным сургучом -- вне всяких сомнений, это был он, тот друг и защитник, о котором шла речь в предсказании!

Будущее показало, что моя пациентка не зря придала такое значение видению еще не написанного в то время письма с красной печатью,* ибо знакомство со Станисласом де Гуайта стало для меня событием величайшей важности! Он сделал меня своим другом, секретарем и сотрудником, предоставил в мое распоряжение свою библиотеку. Я нашел в нем учителя Каббалы, высшей метафизики, а также французского языка, ибо он взял на себя труд формировать и оттачивать мой литературный стиль, помог мне почувствовать богатство этой речи и посвятил в эстетику изящной французской прозы. Если читатель находит сносными стиль и язык моих сочинений, то этим я обязан только своему учителю.

Но я обязан ему и своим интеллектуальным образованием. Когда он изъявил желание сделать меня своим другом, я только начинал работать с флюидом и, хотя получал некоторые практические результаты, был очень слаб в теории. Гуайта же обладал глубокими знаниями, которых так недоставало мне. У меня были лишь самые поверхностные представления о спиритизме и теософии, тогда как он к тому времени уже целиком усвоил традиционную доктрину мастеров оккультной науки, скромным учеником которых он любил себя называть. Начав с Элифаса Леви, он перешел к каббалистам Ренессанса и философам-герметистам Средневековья, читая и понимая все с удивительной легкостью. Самые туманные тексты прояснялись словно по мановению волшебной палочки в тот самый миг, когда он направлял на них луч своего блестящего ума. Он жонглировал метафизическими понятиями и проблемами с такой ловкостью, что мне было не под силу за ним угнаться, но когда я слишком отставал, он спешил вернуться назад и по-братски брал меня за руку. Он всегда был снисходителен к медлительности моего понимания.

Для меня, блуждающего в сумрачном земном лесу, Гуайта стал путеводной звездой, сияющей высоко в небе. Если бы не он, как бы я нашел верный путь? Именно он вдохновил меня на исследования, которых я с тех пор никогда не прекращал.

Зная о моих навыках рисования, он еще при первой нашей встрече, весной 1887 года, посоветовал мне воссоздать 22 Аркана Таро в их иероглифической чистоте и сразу же предоставил мне все, что было для этого необходимо: две колоды Таро, французскую и итальянскую, а также "Учение и ритуал Высшей Магии"², важнейший из трудов Элифаса Леви, в котором Таро прокомментировано очень подробно.

Такова была отправная точка настоящей работы, духовным отцом которой можно назвать Станисласа де Гуайта. Я представил на суд этого сведущего оккультиста первую колоду Таро, заново нарисованную мною после сравнения двух исходных грубых колод, и он высказал мне свои замечания. Эти замечания были учтены при публикации в 1889 году Каббалистического Таро,³ которое было размножено в количестве 350 экземпляров посредством "гелиогравюры" Ж. Пуареля.

Это Таро было оценено и признано оккультистами. В сравнении с игральными карточными колодами, имевшимися на то время в обращении, оно было весьма пристойным, но все же нуждалось в совершенствовании. Идеал, к которому надлежит стремиться, требует абсолютного единства символизма; нужно, чтобы эти 22 композиции вмещали в себя абсолютно все, проясняли друг друга и не содержали никаких произвольных, ненужных элементов. Для достижения этого идеала мне необходимо было уяснить общую идею и ознакомиться с представлениями, которые ее породили.

С помощью Станисласа де Гуайта я принялся за работу, целью которой было приобрести необходимые познания в символизме, чтобы восстановить композиции и цвета Таро в соответствии с духом Средневековья. На это требовалось время, но у меня хватало терпения, чтобы продвигаться постепенно и методично. Я брался за истолкование любых символов, которые мне встречались, и со временем преуспел настолько, что приобрел репутацию специалиста в данной области. Начав со строительного символизма франкмасонов, я затем сравнил его с символами алхимиков, которые, заимствовав образы из древней металлургии, выразили с их помощью эзотеризм Посвящения. Этот эзотеризм средневековые каменщики самым разумным образом приспособили к своему собственному искусству.

Как только нам удается заставить символы говорить, они превосходят в красноречии любые слова, поскольку позволяют найти Утраченное Слово, то есть вечную живую мысль, загадочным выражением которой они являются. Расшифруйте иероглифы глубокой безмолвной мудрости, общей для мыслителей всех эпох, и вы обнаружите, что все религии, мифы и поэтические вымыслы объединены согласованной системой представлений, соответствующих тем проблемам, которые всегда занимали человеческий ум. Символы передают поэтически те понятия, которые слишком возвышенны и неуловимы, чтобы их можно было втиснуть в узкие границы слов. Не все может быть передано прозаическим языком адвокатов и риторов. Существуют вещи настолько тонкие, что их нужно чувствовать или угадывать, как это делали мудрые символисты Средневековья, восставшие против порабощенной словами схоластики.

Именно они, эти мудрые и сдержанные учителя, создали Таро, уникальный памятник, который для настоящего мыслителя более полезен, чем все нравоучительные трактаты, ибо эти рисунки учат нас обнаруживать скромную истину, которая скрывается в глубинах нашего понимания. Никакой другой набор символов не может сравниться с Таро в том, что касается передачи мудрости. В мудрости, которая содержится в Таро, нет ничего догматического и деспотического; каждый познает ее совершенно добровольно, не подвергаясь никаким принуждениям и влияниям, но лишь созерцая немые изображения.

Полные идей, которые невозможно выразить иначе, эти рисунки ничего не говорят, но в то же время и не скрывают того, что в них содержится драгоценная мудрость, которую нам предстоит постичь. Но пригодны ли для интуитивного восприятия люди двадцатого столетия? Какой была бы судьба Таро в наши дни, если бы оно все еще оставалось в своем первоначальном загадочном виде, не сопровождаемое хотя бы небольшим поясняющим текстом? Мы постоянно куда-то спешим, у нас больше не остается досуга для спокойных и глубоких размышлений. Для того, чтобы мыслить самостоятельно, требуется, на наш взгляд, слишком много времени, поэтому мы нуждаемся в идеях, которые были бы выражены настолько коротко и ясно, чтобы их можно было быстро усвоить или сразу же отвергнуть.

Я сделал все возможное, чтобы удовлетворить этим требованиям эпохи. Мои усилия увенчались серией эссе, которые я вовсе не спешил публиковать, поскольку считал их крайне несовершенными. Все же в 1922 году я подумал, что должен составить из этого вороха нестройных заметок некую законченную рукопись. Издатель "Зеленой Змеи"⁴ постоянно предлагал мне опубликовать что-нибудь еще, и в конце концов я решился приступить к работе, которая со временем увлекла меня необычайно. Тем не менее, первый вариант книги, который я собственноручно передал издателю, по-видимому, не заслуживал увидеть свет: он был совершенно непостижимым образом утерян. После длительного, но напрасного ожидания результатов поиска моей рукописи я был вынужден начать работу с начала.

Возможность поработать спокойно и сосредоточенно представилась мне во время отпуска в 1924 и 1925 году. Я наслаждался жизнью в уединенном уголке, где взорам открывается один из самых восхитительных пейзажей Франции, и надеюсь, что в моей окончательной редакции этой книги хотя бы немного чувствуется вдохновляющая атмосфера того места и яркий свет самых длинных дней. Когда я погружался в созерцание, которому способствовала окружавшая меня готическая обстановка, мне казалось, что я начинаю мысленно общаться с прошлым. Я ни на мгновение не забывал о Станисласе де Гуайта. Я убежден, что учитель, перед которым поднялась завеса тайны, никогда не покидает своего товарища и ученика, который продолжает напряженные поиски Истины. Подобно многим другим теориям, теория существования невидимых наставников истинна при условии, что правильно понята. Наши настоящие посвятители не открываются нашему восприятию, оставаясь столь же безмолвными, как и символические изображения Таро. Но они все время наблюдают за нашими поисками и, как только мы находим первую букву, таинственным образом подсказывают нам вторую, чтобы наставить на путь к третьей. Гуайта, несомненно, помогал мне, ибо мои мысли стремились к нему так сильно, что между нами установилась телепатическая связь, в существовании которой я абсолютно уверен. Такое общение между двумя разумами совершенно естественно и не имеет ничего общего с некромантией -- как классической, так и той ее современной разновидностью, которая называется спиритизмом.

Философский оккультизм не суеверен, хотя и основан на изучении суеверий. Он анализирует нерушимые верования и ищет ту реальность, которая вызвала их к жизни, ибо было бы нелогично утверждать, что человечество вечно обманывает себя идеями, в которых нет никакого смысла и за которыми не стоит ровным счетом ничего. Дым, который мешает нам ясно видеть, исходит от огня, источник которого мы должны обнаружить. Исследователи этого таинственного дыма стараются найти истоки веры, поскольку нет никаких сомнений в том, что в ней содержится какой-то определенный смысл.

Станислас де Гуайта предавался этим исследованиям с энтузиазмом исключительно одаренного неофита. Он все схватывал на лету и немедленно производил теоретическое обобщение, учитывая всю совокупность фактов, которые принято считать магическими. Этой изумительной восприимчивости Гуайта мы обязаны книгами, которые навсегда закрепили традицию, которой он следовал. Гуайта никогда не позволял себе вводить новшества в оккультизм, ограничиваясь лишь добросовестной интерпретацией ортодоксальных идей учителей той школы, к которой он себя относил. Эти учителя были для него священны; он не допускал и мысли о том, чтобы критиковать их утверждения, поскольку не мог подвергнуть сомнению учение тех, кем безгранично восхищался.

Здесь следует указать на самую замечательную черту в характере Гуайта -- его великодушие. Он всегда восхищался другими. Я слышал, как он превозносил до небес Жозефена Пеладана, Мориса Барре, Лорана Тейяда, Сент-Ива д'Альвейдра и многих других современников, чьи знания или литературный талант он ценил. Элифаса Леви он чуть ли не боготворил, а к Фабру д'Оливе относился с несколько мистическим почтением.

Журналисты, которые видели в авторе "Храма Сатаны"⁵ "темного маркиза", проводящего ночи за чтением заклинаний из гримуаров, вызывали безудержный смех у этого талантливого и очень светлого писателя, ибо на самом деле он был решительным противником любых подозрительных практик. Он никогда не поддавался искушению совершить даже самое незначительное магическое действие, поскольку слишком хорошо знал: все, чего можно достичь этим путем, -- не более, чем опасная иллюзия, способная расстроить здоровье и помутить рассудок.

И все же в определенных кругах, где не могут принять того, что человек, которому принадлежит "Ключ к черной магии",⁶ умер от естественных причин, продолжают распространяться нелепые слухи. Некоторые наглецы даже утверждают, что последними словами Гуайта были слова "Я пал жертвой своих занятий!". Я категорически отрицаю эту сплетню, выдуманную на радость шарлатанам от оккультизма. Гуайта умер в замке д'Альтвилль в конце 1897 года и никогда не связывал свою болезнь с исследованиями, которые он начал уже после того, как в его теле поселился недуг. Люди, которые были рядом с этим гениальным исследователем оккультной сферы в его последние минуты, слышали, как перед смертью он прошептал: "Я вижу! Вижу!", и заметили, как в тот момент его лицо озарилось счастливым удивлением.

Солнечные натуры, влюбленные в красоту, живут жизнью плоти лишь отчасти и очень недолго. Гуайта суждено было умереть молодым, как Рафаэлю и Моцарту. Я же задержался в этом мире, но этот несравненный друг и вдохновляющий учитель для меня словно никогда не умирал. Его мысль остается моей; вместе с ним и через него я стремлюсь проникнуть в тайну вещей. Мы тайно сотрудничаем, ибо он, ушедший, поощряет меня продолжать его работу, в которой я намереваюсь учесть самые последние археологические открытия. Оккультизм заслуживает того, чтобы его принимали всерьез и не оставляли во власти сомнительного догматизма людей с помутившимся воображением. Все его идеи следует пересматривать, взвешивать и оценивать с позиций просветленного позитивизма.

И я всегда старался делать это как можно лучше, особенно при изучении Таро. Я сознаю, что никогда не прекращал быть секретарем Станисласа де Гуайта, который нашел во мне писца пусть не слишком блестящего, но зато беззаветно приверженного поиску истины и бесконечно благодарного тому возвышенному разуму, который продолжает действовать, ибо в сфере сил ничто не теряется.

Пусть читатель будет благодарен Станисласу де Гуайта за идеи, содержащиеся в этой книге, и снисходителен к его ученику, который эти идеи выразил в меру своих возможностей.

Освальд Вирт
 

Примечание автора:

* В то время, когда было сделано предсказание, Гуайта еще даже не подозревал о моем существовании, поэтому видение моей пациентки нельзя объяснить тем, что ей передалась сознательная мысль моего будущего друга. Механизм предсказаний пока что нам непонятен. Самые счастливые предсказания обычно сбываются лишь отчасти, а самые верные почти никогда не сбываются вовремя. Как правило, ясновидящие относят к ближайшему будущему то, что "видят" очень отчетливо.
 

Примечания редактора русского перевода:

1. Le Serpent de la Genese. Первый том этого труда де Гуайта вышел в 1891 г. Русский перевод Валерия Нугатова: Станислас де Гуайта. Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны -- М.: "Ланселот", 2004.
2. Dogme et rituel de la haute magie, 1856.
3. Les XXII Clefs du Tarot Kabbalistique ("22 ключа Каббалистического Таро").
4. "Goethe. Le serpent vert, conte symbolique traduit et commente par Oswald Wirth" ("Гете. Зеленая Змея. Символическая сказка в переводе и с комментариями Освальда Вирта").
5. "Le temple de Satan" (1891), первый том "Змея Книги Бытия".
6. "La Clef de la  magie noire" (1897), второй том " Змея Книги Бытия".