Внезапно в сокровищнице Фаней вспыхнул пожар. “Если сумеешь войти в сокровищницу и спасти мой шелк, отдам тебе все, что вынесешь!” — крикнул Цзыхуа Каю.
Тут Кай без колебания направился к сокровищнице, исчез в пламени, а некоторое время спустя вышел из него целым и невредимым, даже сажа не оставила на нем следов.
Тут все решили, что Кай владеет Путем, и стали про­сить у него прощения.
— Мы не ведали, что вы обладаете Путем, и потому смеялись над вами, — сказали ему люди Цзыхуа. — Как глупы, как глухи, как слепы мы были! Позвольте же спро­сить у вас, в чем ваш секрет?
— Никакого Пути у меня нет, — отвечал Кай, — Я и сам не знаю, как это все у меня получилось. Но все же попробую вам кое-что рассказать. Не так давно я слышал, как двое из вас, остановившись на ночлег в моем доме, расхваливали славу и могущество Цзыхуа, который якобы может убить или подарить жизнь, озолотить или разорить по своей прихоти. Я верил этому всем сердцем, и вот поче­му я оказался здесь, а долгий путь показался мне коротким. Когда я пришел сюда, я думал, что все, о чем говорят здесь, — правда, и я боялся только, что вера моя будет недо­статочно крепка. Я не знал, куда направляюсь, не ведал, где для меня польза, а где вред. Я просто сосредоточился на одном — вот почему для меня не существовало никаких преград. Но теперь, когда я знаю, что вы смеялись надо мной, во мне зародились тревоги и подозрения, хотя я ста­раюсь казаться спокойным. Оглядываясь назад, я могу считать, что для меня было большой удачей не утонуть и не сгореть заживо. Но посмею ли я снова броситься в воду или в огонь?
С тех пор удальцы Цзыхуа, встретив на дороге нищего или коновала, не осмеливались обижать их и даже выхо­дили из коляски, чтобы поклониться им.
Услышал об этой истории Цзай Во и рассказал ее Конфуцию.
— А ты разве не знал? — ответил Конфуций. — Чело­век с безупречной верой способен подчинить своей воле все вещи. Он движет небо и землю, заставляет откликаться духов, охватывает собою вселенную и нигде не встречает преграды. Неужели ты думаешь, что он может только про­ходить через огонь и воду? Ничто не мешало Каю, даже когда он поверил в ложь. Тем более ничто не помешает ему, когда с ним будут искренни! Запомни это, юноша!
У конюшего чжоуского царя Сюаня был раб по имени Лян Ян, который был искусен в обращении со зверями и птицами. Он собирал их и держал у себя во дворе и умел укрощать самого свирепого хищника — вояка, тигра или орла. При нем самцы и самки сбивались в стаи, спариваясь без опаски; разные животные жили вместе и никогда не прогоняли и не кусали друг друга. Государь не хотел, что­бы искусство Лян Яна умерло вместе с ним, и приказал Мао Цююаню стать его учеником.
Лян Ян сказал Мао Цююаню:
— Какому искусству могу я, презренный раб, научить вас? Но я боюсь, что государь скажет, что я скрываю от вас свои секреты, а потому позвольте мне рассказать вам о том, как приручать тигров. Вообще говоря, в природе всего жи­вого быть довольным, когда вам угождают, и сердиться, когда вам перечат. Однако же нельзя думать, что доволь­ство и гнев возникают по чистому произволу. Зверь гне­вается, лишь когда идут против его желаний. Кормя тигра, я не решаюсь давать ему живого зверя, ибо он впадет в ярость, убивая его. Я не даю ему и целую тушу, ибо он впадет в ярость, разрывая ее на части. Я слежу за тем, голо­ден тигр или сыт, и постигаю причины его раздражен­ности. Хотя тигры совсем не похожи на людей, но если они ласкаются к человеку, то это потому, что человек угождает ему, а если он бросается на человека, то это потому, что человек идет ему наперекор. А если так, то могу ли я гневать их, идя наперекор их желаниям? Но я и не потворст­вую им во всем. Ибо когда радость достигает предела, она сменяется гневом, а когда достигает своего предела гнев, нас вновь охватывает радость, ибо в нашей душе нет равно­весия. А поскольку в своем сердце я никому не угождаю и не перечу, звери и птицы принимают меня за своего. И потому нет ничего удивительного в том, что они спокойно гуляют по моему двору, не вспоминая о лесной чаще и пустынной равнине, а когда они мирно спят в моем дворе, им не снятся высокие горы и глубокие ущелья.
Янь Хой сказал Конфуцию: “Однажды я переправлял­ся через глубокий поток Шаншэнь, и перевозчик управлял лодкой, словно всемогущий Бог. Я спросил его: “Можно ли научиться управлять лодкой?” “Можно, — ответил он. — Это легко может сделать хороший пловец, а если он к тому же и ныряльщик, то научится управлять лодкой, даже не видя ее в глаза”. Я спросил его еще, но он не захотел говорить со мной. Позвольте спросить, что это значит?”
— Когда перевозчик сказал, что его искусству легко может научиться хороший пловец, он имел в виду, что такой пловец забывает про воду, — ответил Конфуций. — А когда он сказал, что ныряльщик может научиться его искусству, даже не видя лодку в глаза, он говорил о том, что для такого человека водная пучина — все равно что суша и перевернуться в лодке — все равно что упасть с повозки. Пусть перед ним опрокидывается и переверты­вается все, что угодно, — это не поколеблет его спокойст­вия. Что бы с ним ни случилось, он будет безмятежен! xv
Конфуций любовался водопадом в Люйляне. Вода в нем низвергалась с высоты в тридцать саженей, река вокруг пенилась на расстоянии сорока ли. В те места не осмелива­лись заплывать ни рыбы, ни черепахи. Вдруг Конфуций увидел в бурных волнах плывущего человека. Подумав, что кто-то решил таким образом покончить с жизнью, он по­слал учеников спасти несчастного. Но в ста шагах вниз по течению незнакомец сам вышел на берег и пошел вдоль реки, распустив волосы и весело напевая. Конфуций догнал его и спросил:
— Я думал поначалу, что передо мной дух, а теперь вижу, что вы — живой человек. Позвольте спросить, есть ли у вас, великого пловца, свой Путь?
— О нет, у меня нет Пути. Я начал с того, что было мне дано от рождения, вырос в том, что угодно моей при­роде, и достиг зрелости в том, что является моей судьбой. Я вхожу в воду с течением, увлекающим на середину реки, и выхожу с течением, несущим к берегу. Я следую движе­нию вод и не навязываю волнам свою волю. Вот как я удерживаюсь на плаву.
— Что значит “начать с того, что дано от рождения, вырасти в том, что угодно природе, и достичь зрелости в том, что является судьбой”?
— Я родился на суше и чувствую себя покойно на суше — вот что значит “данное от рождения”. Я вырос в воде и чувствую себя покойно в воде — вот что значит “вырасти в том, что угодно природе”. И я живу так, не ведая, почему я таков, — вот что значит “достичь зрелости в том, что является судьбой” xvi.
По дороге в царство Чу Конфуций вышел из леса и увидел Горбуна, который ловил цикад так ловко, будто под­бирал их с земли. ..далее